– Мой дорогой Филипс, – ответил Дайсон, перейдя на более легкомысленный тон, – боюсь, что мне придется ненадолго погрузиться в гущу жизни. Мне предстоят визиты к ростовщикам, нельзя также пренебречь трактирщиками. Придется выработать вкус к дурному элю; что касается крепкого табака, его я уже люблю и ценю от всей души.

В течение многих дней после беседы с Филипсом Дайсон решительно следовал по пути, намеченному им. Страстная любознательность и врожденная тяга к таинственному были сильными стимулами, но смерть сэра Томаса Вивиэна (Дайсон теперь немного побаивался слова «убийство») особенно увлекла его; в этом случае, казалось ему, присутствовали элементы не просто любопытные. Знак красной руки на стене, кремневое орудие, причинившее смерть, близкое сходство почерков в записке и записной книжке, фантастический шрифт, употребляемый доктором не для каких-нибудь сакральных целей, а для пустяковых заметок, – все эти разрозненные и разнообразные нити сплетались в сознании Дайсона в странную и туманную картину, в которой господствовали сущности жуткие, смертельно опасные – и все же нечеткие, как огромные фигуры на старинном гобелене. Он полагал, что обладает ключом к содержанию записки, и, полный решимости отыскать давно исчезнувший «черный небосвод», так неутомимо курсировал по темным улицам и закоулкам центрального Лондона, что стал знакомцем ростовщиков и завсегдатаем самых убогих кабаков.

Долго ему не везло, и он содрогался при мысли, что «черные небеса» могут быть скрыты в потаенных углах Пекхэма или таятся в отдаленном Уилздене, но наконец принцип невероятности, на который он всецело полагался, пришел ему на выручку.

Был темный и дождливый вечер, в резких, тревожных порывах ветра чувствовалось дыхание наступающей зимы, и Дайсон, шедший по узкой улице неподалеку от Грейз-Инн-роуд, укрылся в чрезвычайно грязном пабе и потребовал пива, забыв на время о своих заботах и думая лишь о ветре, выметающем сор с черепичных крыш, и шелесте дождя в черном, вихрящемся воздухе. У стойки бара собралась обычная компания: растрепанные женщины и мужчины в поношенных черных костюмах; одни, казалось, о чем-то шепчутся, другие вели бесконечный спор, а несколько более робких посетителей держались поодаль, смакуя свою дозу пойла, и все там пропахло затхлым и едким духом дешевого алкоголя.

Дайсон с удивлением наблюдал за этим тихим весельем, как вдруг спокойствие было нарушено. Створки двери распахнулись, и в заведение вломилась женщина средних лет; пошатываясь, она добралась до стойки и уцепилась за ее край, словно пассажир на палубе в свирепый шторм. Дайсон внимательно рассмотрел ее как приятный образчик определенного класса: приличное черное платье, черная, несколько потертая кожаная сумочка, и все очевидные признаки опьянения, притом далеко зашедшего. Она явно не могла бы устоять на ногах, не держась за стойку, и бармен, глядевший на нее с неприязнью, отрицательно покачал головой в ответ на ее хриплое требование. Женщина окинула его злобным взглядом, в мгновение ока превратилась в фурию с налитыми кровью глазами и разразилась потоком проклятий, ругани и древнеанглийских фразеологизмов.

– Довольно! – сказал бармен. – Заткнись и проваливай, не то пошлю за полицией!

– Полиция, ах ты!.. – заорала женщина. – Ладно, сейчас получишь такое, чтобы не зря полицию звать!

Сунув руку в свою сумку, она выхватила какой-то предмет и яростно швырнула в голову бармена.

Тот быстро пригнулся, и снаряд, пролетев над его головой, вдребезги разбил одну из бутылок на полке, а женщина, разразившись ужасным смехом, метнулась к двери, и снаружи донесся быстрый топот ее ног по мокрой мостовой.

Бармен печально огляделся.

– Бесполезно гнаться за ней, – вздохнул он, – хотя, боюсь, эта штука бутылки виски не окупит. – Он разгреб осколки стекла и поднял с пола что-то темное, вроде квадратного камня. – Ценная штуковина, – сказал он, – господа желают приобрести?

Этот волнующий инцидент прошел мимо внимания завсегдатаев; они не оторвались от своих кружек и стаканов, и только звук бьющегося стекла заставил их на минутку подозрительно уставиться на стойку; на том все и кончилось, шепот доверительных рассказов, пререкания спорщиков возобновились, робкие одиночки по-прежнему потягивали свое пойло, наслаждаясь прогорклым ароматом спиртного.

Дайсон быстро взглянул на предмет, который показывал бармен.

– Не позволите ли поглядеть поближе? – сказал он. – Этакая чудная старинная штука, верно?

Это была маленькая черная табличка, вырезанная из камня, около четырех дюймов в длину, двух в ширину и толщиной в полдюйма [35] ; взяв ее, Дайсон скорее ощутил, чем увидел, что прикоснулся к глубокой древности. На поверхности были вырезаны какие-то фигуры, и самая заметная из них заставила сердце Дайсона дрогнуть.

– Я бы, пожалуй, взял ее, – сказал он спокойно. – Двух шиллингов достаточно?

– Пусть будет полдоллара, – согласился бармен, и сделка была совершена. Дайсон допил свою кружку (пиво показалось ему превосходным), закурил трубку и вскоре неторопливо вышел. Придя домой, он запер дверь, положил табличку на письменный стол и уселся в кресло с решимостью армии, засевшей в траншеях перед штурмом осажденного города. Свеча с абажуром хорошо освещала табличку, и Дайсон тщательно осмотрел ее; прежде всего в глаза бросался знак руки с большим пальцем, торчащим между указательным и средним, он был вырезан тонкими и уверенными линиями на матово-черной поверхности камня, и большой палец указывал на изображения, расположенные ниже.

– Это просто орнамент, – сказал Дайсон вслух, – вероятно, символический орнамент, но точно не надпись и не обозначение слов, кем-либо слышанных.

Рука указывала на ряд вычурных фигур, спиралей и завитков, вырезанных изящными, тончайшими линиями; они заполняли, с небольшими промежутками, всю остальную поверхность таблички. Эти узоры были столь же замысловаты и почти столь же бессмысленны, как отпечаток большого пальца на стекле.

– Может, это узор естественного происхождения? – размышлял Дайсон. – На камнях бывают странные узоры, подобия зверей и цветов, не сотворенные человеческой рукой.

Взяв лупу, он склонился над табличкой и убедился, что никакая причуда природы не могла создать эти разнообразные линейные лабиринты. Завитки были разного размера, некоторые меньше двенадцатой части дюйма в диаметре, самый большой был чуть меньше шестипенсовой монеты, и под увеличительным стеклом правильность и аккуратность резьбы стали очевидны; расстояние между витками меньших спиралей составляло сотую долю дюйма. Все в целом производило восхитительное и фантастическое впечатление, и Дайсон, глядя на таинственные завитки под знаком руки, ощущал присутствие множества отдаленных веков и некоего живого существа, которое нанесло на камень загадочные образы еще до рождения гор, когда твердые породы были еще пылающей лавой.

– «Черный небосвод» вновь найден, – сказал он, – но значение звезд, похоже, останется неведомым навеки, насколько я могу судить.

Лондон затих, по комнате потянуло холодным сквозняком, а Дайсон все сидел, уставившись на табличку, тускло поблескивающую в круге света; наконец он спрятал древний камень в стол, но его интерес к делу сэра Томаса Вивиэна возрос десятикратно, и мысли о хорошо одетом, благополучном джентльмене, лежащем под знаком руки, таинственно убитом, не отпускали его, и все сильнее становилось невыносимое убеждение, что между смертью модного вест-эндского доктора и диковинными спиралями таблички существуют тайные, невообразимые связи.

Дни напролет просиживал он за своим столом, уставившись на табличку, не в силах сопротивляться очарованию кремня и не надеясь даже понять смысл таинственных начертаний. В конце концов, отчаявшись, он пригласил Филипса для консультации и коротко ознакомил его с историей своей находки.

– Вот это да! – сказал Филипс. – Это чрезвычайно интересно; вы сделали замечательную находку. Право, на мой взгляд, она древнее даже хеттских печатей [36] . Признаюсь, что этот тип – если это тип вообще – мне совершенно незнаком. Эти завитки воистину весьма оригинальны.